АВ 2000г. Выпуск 5 Социально-экономические перспективы новой России
ЭКОНОМИКА
Итак, в российском обществе, в российском массовом сознании, как представляется, образовалась уже высокая степень согласия по некоторым основным линиям, которые в своей совокупности определяют достаточно отчетливые контуры наиболее целесообразной и наиболее вероятной национальной экономической стратегии на рубеже XXI века. Определяют потому, что основные национальные экономические задачи объективны и очевидны для всего общества. Без их решения невозможны не только возрождение и дальнейший прогресс страны, но, по-видимому, даже и простое ее выживание. И любая ответственная политическая сила просто по инстинкту самосохранения не может уклониться от необходимости эти задачи решать.
1. Структура собственности в стране за последнее десятилетие радикально и, по всей вероятности, необратимо изменилась. Около 30% национальных активов находится сегодня в собственности государства, 70% - это частная или смешанная государственно-частная собственность. Конечно, методы приватизации, использовавшиеся в России, заслуживают самой резкой критики и с социальной, и с нравственной точек зрения, а сам переход госсобственности в частные руки не привел (по крайней мере на данном этапе) ни к росту эффективности приватизированных предприятий, ни к появлению на них эффективного инвестора - частного собственника. Но тем не менее факт есть факт: структура собственности сегодня в России в принципе уже близка к оптимальной и очень напоминает ту, которая сложилась в ведущих странах Запада.
Наверное, можно было бы ожидать в ближайшие годы некоторого роста доли чистой госсобственности за счет смешанной государственно-частной, если в результате соответствующих судебных процедур будут аннулированы наиболее одиозные приватизационные решения, а также если, в виду очевидной слабости частных инвесторов и их нежелания вкладывать деньги в реальную экономику, государство в ближайшие годы все же будет вынуждено взять на себя более существенную, чем сейчас, часть инвестиционных усилий. С другой стороны, можно ожидать и определенного роста доли истинно частного сектора, особенно мельчайшего, мелкого и среднего предпринимательства, стихийная инвестиционная активность которого в ближайшем будущем может быстро и резко возрасти, если дальнейшее движение страны к рынку будет продолжаться.
Однако само принципиально новое разграничение экономической компетенции уже достигнуто: наука и образование, оборона и основная часть оборонной промышленности, электроэнергетика, дороги, транспорт, связь и коммуникации, система здравоохранения, муниципальное жилье, поддержка северных территорий - это главным образом собственность и компетенция государства на всех его уровнях. Остальное все частная собственность, от уличного ларька до крупнейших финансово-промышленных групп. По всем признакам, российское общество подобную структуру собственности приняло, и даже левые силы в своем большинстве с ней, видимо, смирились.
Основные связи как внутри этих двух секторов экономики, так и между ними уже осуществляются и будут, несомненно, осуществляться и в дальнейшем преимущественно на основе сугубо рыночных принципов, предусматривающих прежде всего рыночную самостоятельность (и, следовательно, ответственность) всех экономических субъектов и сведение к минимуму любых форм прямого государственного субсидирования и дотирования. Сложившаяся структура собственности не противоречит и растущей объективной необходимости государственного регулирования экономических процессов. Планирование и программирование, как и везде в мире, могут гораздо более эффективно, чем при прямом административном диктате, осуществляться преимущественно косвенными рыночными методами, включая государственные заказы, антимонопольную практику, денежную политику, движение учетной ставки и курса национальной валюты, бюджет, налоги, займы, другие финансовые рычаги, социальное законодательство, и пр.
2. Очевидны также сдвиги в общественном мнении относительно того, какая материально-отраслевая структура экономики нужна России в будущем. Никто уже всерьез не оспаривает еще недавно казавшееся ересью убеждение, что значительная часть экономики страны была в предшествующие десятилетия создана зря: примерно 1/3 нашего промышленного потенциала нам просто-напросто не нужна, она ни при каких условиях не может быть и не будет жизнеспособной и потому обречена быть рано или поздно закрытой. Еще примерно 1/3 этого потенциала, чтобы быть конкурентоспособной и эффективной по мировым критериям, нуждается в радикальной и чрезвычайно дорогостоящей модернизации. И лишь не более 1/3 нынешнего российского промышленного потенциала имеет шансы на то, чтобы вписаться в мировую экономическую жизнь и мировой научно-технический прогресс, оставаясь в главных чертах в современном своем состоянии.
Именно эта перестройка всего промышленного потенциала страны и есть центральная задача для нынешнего, а, скорее всего, и для следующего поколения россиян. И либо мы эту задачу решим, либо, как говорили когда-то, "нас сомнут". В данной связи искусственным представляется нередко наблюдаемое сегодня противопоставление двух возможных направлений "реиндустриализации", а именно: упора на весь спектр потребительских отраслей (т.е. пищевую, легкую промышленность, производство бытовой техники, жилищное строительство и автостроение) и приоритетного развития отраслей высокой технологии без прямой привязки их к потребительскому рынку. Необходимо и то, и другое: жизнь страны и нации определяется не только характером и объемами ее массового потребления, но и ее задачами достойного выживания в постоянно меняющемся мире.
Сегодня, спустя без малого десятилетие после начала наших далеко идущих реформ, трудно даже понять, как это мы пустились в столь бурное плавание, не имея никакого компаса, никакого хотя бы приблизительного представления, чему в российской экономике суждено жить, а чему умереть, и если умереть, то как и когда. Не имея, то есть, главного - долгосрочной стратегии, плана радикальной структурной перестройки экономики страны и, соответственно, всеобъемлющей структурной (индустриальной) политики. Но еще более удивительно то, что такой политики мы не имеем, в сущности, и по сегодняшний день, и процесс выбраковки нежизнеспособных производств, модернизации небезнадежных предприятий и поощрения перспективных отраслей идет сейчас, как и шел, т.е. совершенно стихийно, без каких бы то ни было продуманных ориентиров для государственных органов и для частных инвесторов, без действенной социальной сетки безопасности , а главным образом за счет взаимных столкновений различных лоббистских сил и спонтанных выступлений заинтересованных социальных групп.
По самым сдержанным оценкам, России на решение ее структурных задач необходимы только в ближайшее десятилетие инвестиции порядка 500 млрд. долл. Где их взять? Это сама по себе задача невероятной сложности, способная стать практическим стержнем той национальной идеи , которую сегодня так настойчиво ищут и левые, и правые, и центр, и тем самым еще более усилить признаки складывающегося консенсуса в российском обществе.
Но найти, мобилизовать эти средства - далеко еще не все: их необходимо разумным образом распределить и направить именно туда, где они дадут наибольший эффект. Возможно ли это без продуманной общегосударственной стратегии, без соответствующей политики, без Генерального штаба российской экономики, какое бы название он не носил, пусть даже и Госплан? Да и сам процесс движения этих ресурсов, их перелива в наиболее перспективные отрасли долго еще будет у нас невозможен в рамках только чисто рыночного механизма. Ибо реального фондового рынка у нас нет и неизвестно еще, когда он будет, частные банки пока еще слишком слабы и слишком развращены годами получения невероятно высоких спекулятивных прибылей, чтобы инвестировать в реальную экономику, инвестиционных компаний нет, пенсионных, доверительных и других подобных фондов по сути дела тоже нет, и т.п.
Пройдет еще, наверное, немало времени прежде, чем крупные частные инвесторы в России смирятся с тем скромным уровнем прибылей, которые объективно им могут обеспечить обычные (т.е. неспекулятивные) инвестиции в развитие реальной экономики. Ждать, пока это произойдет, страна не может. Надежда на прямые (да и на портфельные) иностранные инвестиции, как показал опыт, тоже очень слабая и ненадежная, в особенности после 17 августа 1998 г. Так что сегодня даже самые убежденные либералы, если они в состоянии сохранять хоть минимум объективности, должны, думаю, признать: еще годы у нас не будет более серьезного источника инвестиций в реальную экономику, чем государственный бюджет и государственный кредит в той или иной его форме. Что, естественно, требует соответствующего государственного механизма распределения. И это, несомненно, тоже важнейший пункт того национального согласия, которое исподволь, само собой возникает сегодня.
3. После начала бомбардировок Югославии всему российскому обществу (включая, похоже, даже самых рьяных прозападников ) стало очевидно, насколько наивными были наши недавние иллюзии относительно наступившего, наконец, в мире всеобщего замирения, и насколько национально-безответственной была реформаторская политика последних лет, обрекшая научно-технический потенциал России на разрушение и вырождение.
Инстинкт выживания нации подсказывает абсолютный, бесспорный приоритет для страны на всю видимую перспективу: необходимость во что бы то ни стало сохранить главный национальный капитал и главную гарантию дальнейшего достойного существования России - ее мозги. Надо смотреть правде в глаза: даже если далеко не все еще в нашей науке и в сфере НИОКР рационально (улучшения и всяческие коррекции здесь, конечно, могут и должны быть), Россия, исходя прежде всего из интересов национальной безопасности, обязана сохранить свою Академию Наук, свои ведущие прикладные исследовательские институты, свои университеты, свои 70 номерных городов, где живут более 3 млн. человек - цвет российской нации. И, соответственно, за счет преимущественно бюджетной поддержки (что не должно препятствовать их обычной коммерческой деятельности) должен быть не только сохранен, но в меру необходимости получить дальнейшее развитие весь комплекс высокотехнологичных производств, обеспечивающих стране надежный ракетно-ядерный щит и мобильные, компактные, высоко технически оснащенные обычные вооруженные силы.
Конечно, далеко не во всем, но Россия все еще может не только сохранить, но и преумножить свои передовые позиции в ряде отраслей высокой технологии: в ядерной энергетике, космонавтике, авиастроении, производстве вооружений. Все рассуждения о том, что мы обречены быть сырьевым придатком постиндустриального мира есть в лучшем случае лишь следствием обычного человеческого паникерства, а в худшем - преступных намерений.
4. Может быть, самый спорный и самый неясный сегодня для всего российского общества вопрос - что делать с сельским хозяйством страны. Пытаться сохранить в той или иной форме коллективные хозяйства, или все же перспективы российской деревни, как и во всем мире, связаны преимущественно с частным хозяйством, причем в самом широком его диапазоне - от приусадебного клочка земли до высокоэффективного фермера, обрабатывающего не только свой, находящийся в полной его собственности надел, но и арендующего или покупающего землю у других? Или все-таки у доказавших свою полную историческую нежизненность коллективных хозяйств есть шанс перерасти со временем в нечто, напоминающее промышленно-аграрные акционерные общества? Или что-то продуктивное вырастет в конце концов из приусадебных и прочих мельчайших хозяйств, базирующихся в основном на ручном труда, которые, однако, в своей совокупности (занимая вряд ли более 2-3 % от всей обрабатываемой земли) дают уже сегодня немногим меньше половины всей сельскохозяйственной продукции страны?
Этот вопрос, учитывая все наше прошлое, никак не может быть решен сверху и тем более решен быстро. Понадобятся, вероятно, десятилетия, и, на глаз, жизнь как минимум двух поколений прежде, чем в российской деревне отчетливо сформируется какой-то новый образ жизни и какой-то преобладающий способ производства. Пытаться сегодня выдвинуть заранее еще одну умозрительную схему было бы, во-первых, нереалистично, а, во-вторых, опасно. Именно поэтому ведущие политические силы страны не связывают себя сейчас никакими чересчур уж обязывающими проектами и заверениями. И это, видимо, правильно. Само собой что-то вырастет , - может быть, это и звучит как всего лишь уличная мудрость , но для национального согласия (по крайней мере, сегодня) вряд ли кто может предложить что-либо более надежное.
Тем более, что упор на стихийные, рыночные процессы в формировании новых социально-экономических структур в нашей вымирающей, изуродованной коллективизацией деревне отнюдь не означает даже простой возможности отказа от прямой государственной поддержки различных вновь возникающих на селе форм хозяйствования. Без государственной административной, налоговой, кредитной, страховой, научно-технической и прочей поддержки ничего не получится - это сегодня, кажется, понимают все. Вопрос лишь в том, в каких масштабах, по каким критериям и через какие механизмы будет осуществляться такая поддержка. И именно об этом сегодня пора уже начинать говорить всерьез. Проблема эта настолько огромна и настолько сложна, что ее одной еще на годы и десятилетия хватит, чтобы держать все российское общество в постоянном напряжении.
5. Какие бы перемены в политической жизни России ни происходили, какие бы формы ее социально-экономического устройства ни сменяли друг друга, одна из главнейших ее национальных задач остается из века в век неизменной - освоение огромных пространств и огромных природных богатств страны. Правда, в последние годы на крайнем либеральном фланге нашего общества порой стали раздаваться голоса, что и территории таких размеров нам не нужны, и Север, и Дальний Восток нет смысла поддерживать, и чем скорее народ оттуда уедет, тем лучше, а если просто вымрет - тоже не страшно, и т.д. Думается, что все подобные настроения и заявления не следует принимать всерьез. Не родился еще (и, уверен, не родится) такой диктатор, кому российское общество со всей своей тысячелетней историей позволит когда-либо осуществить подобного рода проекты.
Никакой национальной идеи искать не надо, она всегда была с нами: это идея созидания, освоения, обустройства России, и, соответственно, жизни людей, ее населяющих. И если ничем не ограниченная предпринимательская активность во всех ее формах есть главная сила возрождения и дальнейшего прогресса страны, то ключевым условием такой активности является наличие общественной инфраструктуры - дорог, портов, аэродромов, энергосетей, надежной связи, жилья, школ, больниц, правоохранительных учреждений, и пр. Кроме государства, никакой иной реальной силы, способной взять на себя решение этих задач, в России сегодня нет, и, несомненно, долго еще не будет. Так разве не очевидно, что при всем накале страстей вокруг проблемы больше государства - меньше государства на самом-то деле пределы спору поставлены самой жизнью, объективными потребностями страны, и в таком смысле весь этот спор по сути дела беспредметен? С точки зрения здравого смысла, ответ может быть только один: сколько надо, столько его, государства, и должно быть.
6. Судя по многим заявлениям как слева, так и справа нашего политического спектра, в России, похоже, уже складывается, наконец, всеобщее убеждение, что крупнейшей исторической ошибкой и большевиков, и горбачевской перестройки , и реформаторов-рыночников было традиционное пренебрежение возможностями мельчайшего, мелкого и среднего частного предпринимательства. Во всем мире, от США до Китая, такое предпринимательство сегодня есть главная сила экономического и научно-технического прогресса и главный работодатель во всех отраслях экономики. Россия, будучи сравнима с ведущими странами по размерам своих промышленных монстров, по относительной насыщенности экономики мельчайшими, мелкими и средними предприятиями вплоть до сегодняшнего дня уступает тем же Соединенным Штатам примерно в 10 раз.
Между тем для нас эта проблема сегодня актуальна как, наверное, ни для какой другой страны в мире. Во-первых, если какой сектор в российской экономике и показывал в 90-е годы хоть какие-то признаки стихийной выживаемости и роста в суровых рыночных условиях, так это сектор мелкого частного предпринимательства, несмотря на то, что со стороны властей, казалось бы, все делалось к тому, чтобы не только не поддерживать и защищать его, а, наоборот, всячески давить и притеснять. Да и тем, что вопреки всем кризисным явлениям на внутреннем российском рынке все же сформировалась и сохраняется обстановка насыщенности и оживления, страна обязана в основном именно классическому частному предпринимательству, а не нашим промышленным гигантам, независимо от того, остались ли они в государственной собственности или перешли в руки крупного бизнеса.
Во-вторых, безработица у нас уже официально достигла 13-14 % рабочей силы, а потенциал ее измеряется в 25-30 % (свыше 20 млн. человек): как известно, в советские времена каждый третий занятый в стране был лишний, т.е. занятый искусственно. Очевидно, что давление столь острой проблемы на политическую и социальную стабильность в обществе в ближайшие годы будет лишь возрастать, а оно, это давление, уже и сейчас находится где-то у опасной черты. Надеяться, что растущую безработицу могут как-то рассосать наши промышленные гиганты, нет никаких оснований: крупная промышленность в России (как, кстати говоря, и во всем индустриальном мире) обречена в XXI веке на то чтобы, модернизируясь и совершенствуясь, лишь выталкивать за ворота все новый и новый контингент рабочей силы, Занятость и теряющим работу, и вновь поступающим на рынок труда может обеспечить в стране только мельчайшее, мелкое и среднее предпринимательство во всех отраслях экономики. И никакая идеология здесь ни при чем: классическому частному сектору в современных условиях просто нет никакой иной реальной альтернативы. Этот сектор необходимо государству не прижимать, а всячески поддерживать, что понимают сегодня и либералы, и социал-демократы, и более или менее умеренные коммунисты, т.е. понимают практически все.
7. Вряд ли на российской политической сцене найдется сегодня какая-либо серьезная организованная сила, которая выступала бы против рынка как такового. Понимание того, что рынок - это естественное состояние всякой нормальной, здоровой экономики утвердилось в нашем обществе, по-видимому, основательно. Но никто, наверное, не решится сказать, что то, что мы сейчас имеем - это и есть рынок. Мы имеем лишь начатки рынка и не имеем пока главного, что обеспечивает превосходство рынка над всеми известными способами прямого распределения ресурсов - не имеем развитой рыночной инфраструктуры. Очевидно, что строительство рынка с развитой, всеохватывающей инфраструктурой является одной из главных задач страны на все предвидимое будущее.
Во-первых, необходимо восстановить в российской экономике нормальное равновесие между количеством денег в обращении и товарной массой, ликвидировать искусственно сложившийся денежный голод, дать возможность предприятиям восстановить свой утраченный за годы реформ оборотный капитал. Количество денег в обращении (наличные плюс депозиты) не превышает сегодня в стране 12-15% ВВП, в то время как в других странах с переходной экономикой этот показатель находится на уровне 40-50%, а в высокоразвитых странах - 70-100% и даже более.
Во-вторых, ни одна экономика не может нормально развиваться, если деньги в ней перестают действовать, а обмен приобретает все более и более натуральный (бартерный) характер. Российская экономика сегодня фактически вернулась в каменный век : не более 20-25 % экономического оборота страны обслуживается деньгами, остальное - это бартер и различного рода денежные суррогаты, вплоть до выплаты зарплаты работникам натурой. Всеобщие неплатежи и бартер - проблема номер один современной российской экономики, главная причина закупорки сосудов в экономическом организме страны, а сегодня, и может быть, самый сильный фактор инфляции. И ни одно правительство, ни одна политическая сила какой угодно ориентации не могут рассчитывать на заметное улучшение социально-экономического положения страны (включая ее налоговые и, следовательно, бюджетные возможности), пока эта растущая гора неплатежей и всеобщий бартер не будут ликвидированы. А выход здесь один: государство как главный источник неплатежей должно, наконец, начать платить в полном объеме по всем своим обязательствам, т.е. по своим долгам, контрактам, пенсиям, зарплате работникам бюджетной сферы.
В-третьих, исходя из нынешних реальностей, российская экономика на достаточно долгое время должна приспособиться жить в условиях открытой, но умеренной, контролируемой инфляции порядка 25-30% в год, поскольку иначе никаких надежд на инвестиционный подъем страны, ускорение экономической динамики и повышение благосостояния населения в действительности не существует. Состояние умеренной инфляции (как многие страны и отчасти даже мы сами имели уже возможность убедиться) не так страшно на деле, как его иногда рисует общественная полемика: если регулярно (скажем, раз в квартал) в экономике в соответствии с ростом цен индексируется все - оборотный и основной капитал, долги, депозиты, процент, зарплата, пенсии, и пр. - никакого социально неприемлемого перераспределения доходов и собственности не происходит, реальная ценность обязательств сохраняется, стимулы к труду и предпринимательской деятельности не ослабевают. Важнейшее значение при этом имеют, конечно, жесткое удержание бюджетного дефицита под контролем, а с другой стороны, действенное антимонопольное регулирование, ибо, судя по нашему опыту, инфляция издержек на деле является даже более серьезным фактором всеобщего роста цен и обесценения денег, чем чисто монетарные причины.
В-четвертых, учетная ставка процента (а за ней, соответственно, и ставки по кредитам коммерческих банков) должна быть доведена до естественного для состояния экономического подъема уровня, т.е. до 2-4% ее превышения над годовой величиной инфляции. Долгосрочный инвестиционный кредит должен стать, наконец, доступен для экономики.
В какой мере политика неоправданно завышенных процентных ставок (а по ГКО - просто фантастических) была преднамеренной, а в какой вынужденной - отдельный разговор. Но факт остается фактом: банковская система страны все годы реформ преимущественно торговала воздухом , не только не обеспечивая реальный сектор экономики дополнительными средствами, а наоборот, вытягивая оттуда, как пылесос, все свободные деньги. Апофеозом же этого в высшей степени разрушительного процесса стала пирамида ГКО, кончившаяся, как известно, полным ее крахом.
В-пятых, реалистический уровень учетной ставки при прочих равных условиях неизбежно повысит и привлекательность российского фондового рынка, в первую очередь корпоративных ценных бумаг, что позволит со временем перейти к торговле акциями и корпоративными облигациями как основному способу мобилизации и межотраслевого (и внутриотраслевого) перелива капиталов. Сегодня же невероятно низкую и неустойчивую цену корпоративных бумаг определяет не столько недостаточная прибыльность выпускающих их компаний, сколько фактор риска и высочайший уровень действующей процентной ставки в стране.
Еще одним перспективным фактором создания процветающего фондового рынка в России был бы переход на трехъярусную схему организации банковского дела: Центробанк - коммерческие банки - инвестиционные банки. Инвестиционный бизнес давно уже пора выводить в самостоятельную сферу деятельности, на первых порах с ощутимым, а, может быть, и преобладающим участием государства.
В-шестых, нормальные, естественные интересы отечественных производителей и экспортеров требуют от властей не просто сохранения конвертируемости рубля, а поддержания его курса по отношению к ведущим мировым валютам на ощутимо заниженном уровне по сравнению с его действительной покупательной способностью. Этот курс, кроме того, должен быть единым, и он должен быть плавающим, т.е. подвижным или периодически пересматриваемым.
Но это лишь часть вопроса о дальнейшей валютной политике страны. В свое время реформаторы совершили крупнейшую ошибку: вместо того, чтобы выпустить в качестве якоря для экономики страны национальную параллельную конвертируемую валюту с устойчивым курсом ( червонец ), они пригласили на эту роль доллар. Сегодня сложилось абсолютно противоестественное положение: чужая валюта играет роль якоря и фактически главной национальной валюты страны, а ослабевшая Россия в растущих масштабах продолжает кредитовать правительство процветающей Америки. Любая серьезная политическая сила России не может ныне не иметь в качестве цели дедолларизацию российской экономики хотя бы в перспективе. По ходу российских реформ позиции тех, кто с самого начала выступал за параллельную национальную валюту, в глазах общественности сегодня отнюдь не ослабли, а, наоборот, укрепились.
8. Общепризнанной в стране приоритетной задачей является восстановление инвестиционного процесса на основе усиления способности общества к сбережениям и производительного использования уже имеющихся накоплений. Вернее, дело даже не в том, сколько в стране сберегается (сберегается-то как раз прилично: по разным оценкам, в диапазоне 25-30 % ВВП), а в том, где и как, и с каким эффектом, эти сбережения используются.
Во-первых, должны быть резко увеличены бюджетные возможности. Способов для этого немного, но в своей совокупности их последовательное и решительное применение может дать исключительно высокий результат. Это прежде всего проведение в жизнь налоговой реформы, снижение налогового бремени, и, соответственно, возвращение таким путем в налоговую систему до 45-50% российской экономики, т.е. той ее части, которая сегодня вообще не платит никаких налогов (т.н. теневая экономика ). Это также исправление колоссальной стратегической ошибки последних полутора десятилетий - политики государства в алкогольном секторе (даже сегодня, после ряда попыток изменить ситуацию, нелегальная торговля водкой лишает государственный бюджет ежегодно 6-7 млрд. долл., т.е. порядка 30-35 % нынешней его доходной части). И это, наконец, улучшение самой технологии налоговой деятельности и управления государственным имуществом, включая повышение налоговой дисциплины, работу с естественными монополистами, реструктуризацию налоговой задолженности, взаимозачеты, эффективный контроль над госпакетом акций, и пр.
Во-вторых, необходимо, наконец, освободить от налогообложения все производственные инвестиции, осуществляемые за счет прибыли и за счет амортизации, и все капиталовложения предприятий в техническую модернизацию производства и новые научно-технические решения. И какая политическая сила будет возражать, если (как это было, например, в Японии и в Корее) будут созданы в стране значительные государственные фонды льготного долгосрочного кредитования мельчайшего, мелкого и среднего частного бизнеса, в особенности венчурных предприятий? Конечно, новые виды бюрократического контроля и коррупции в этом случае неизбежны. Но все на свете имеет свою обратную сторону, и сумели же как-то другие страны свести побочные общественные издержки этого нужного дела к минимуму.
В-третьих, ключевым вопросом всей российской экономики и показателем ее здоровья или напротив, нездоровья является степень доверия российского обычного человека к банковской системе страны и к своей национальной валюте - рублю. По различным оценкам, население хранит сегодня под матрацем весьма серьезные деньги - до 100 млрд. долларов и более в твердой валюте. Вторая крупнейшая за годы реформ конфискация хранившихся в банках сбережений, от которой правительство не сумело удержаться в августе 1998 г., сделала совершенно недоступным для производительного использования этот крупнейший инвестиционный ресурс страны. Никакие мыслимые силовые акции здесь не помогут: здесь нужен террор поистине сталинских масштабов, а на такое ни у кого в стране сил уже нет. Восстановить доверие могут теперь только такие даже не шаги, а процессы, как общее политическое успокоение страны, эффективное восстановление ее банковской системы (похоже, что на это потребуется как минимум 7-8 лет), допуск иностранных банков к оперативной деятельности на российский денежных рынках, ощутимая, а еще лучше - полная индексация утраченных сбережений населения, принятие, наконец, закона о государственных гарантиях сохранности сбережений во всех банках страны, и пр. Но сама противоестественность нынешней ситуации стала, судя по всему, очевидной для всех: деньги в стране есть, но в банки их не несут.
В-четвертых, еще больший инвестиционный ресурс составляют средства, эмигрировавшие в 90-е годы из России за рубеж: здесь разброс существующих оценок колеблется сегодня в пределах от 150 до 350 и более млрд. долларов. При всей привлекательности этого ресурса о нем на какое-то время нужно просто забыть. Конечно, экономическое кровопускание подобных масштабов - это трагедия для страны. Но никакими разовыми мерами, вроде пресловутой амнистии, эту проблему не решить. Можно и нужно резко сократить этот отток (такие попытки делаются), но повернуть его вспять может лишь заметное улучшение общего экономического климата в стране, глубоко продуманная система законодательных гарантий для инвестиций, высокая степень открытости российской экономики, стабильность отношений страны с внешним миром. Но в первую очередь, конечно - такая нематериальная вещь, как простое доверие отечественных и иностранных инвесторов к российскому правительству вообще.
9. Неопределенным и в высшей степени подвижным является пока в России процесс передачи налогово-бюджетных полномочий и социально-экономической ответственности из центра в регионы и дальше на места. Этот процесс не завершен и законодательно не закреплен даже на верхних этажах властной пирамиды - в отношениях между центром и регионами: если фактическое распределение между ними собираемых в стране налогов колеблется сейчас вокруг пропорции 50:50, то сам размах этих колебаний каждый год ( а особенно в каждом конкретном случае) является объектом ожесточенной борьбы с переменным успехом то у той, то у другой стороны. Относительно же распределения полномочий и ответственности между регионами и местным самоуправлением вообще пока говорить по сути дела не о чем: в целом в оставляемых (или передаваемых) центром средствах в регионах и на местах доля местного самоуправления сегодня практически вряд ли выше, чем, например, в Москве - всего 1-1,5%.
Между тем, современное общество (если это, конечно, не очередная восточная деспотия) не может полнокровно развиваться без опоры на региональную автономию и местное самоуправление, прообразом которого в дореволюционной России, например, было земство. И сегодня у нас в стране дела не в региональном или местном сепаратизме. Дело в том, что жизнеспособная и эффективная лестница взаимоотношений центр - регион - местный уровень просто еще не выстроена. Никто, конечно, не может сказать, сколько потребуется времени, чтобы такую лестницу выстроить. Но, при всей ее сложности, эта проблема тоже достаточно конкретна и очевидна, и от решения ее не может устраниться ни сегодня, ни в будущем ни одна политическая сила, которой доведется руководить страной.
10. Реформы дали ощутимый толчок включению российской экономики в мировое хозяйство, в интенсивную международную экономическую жизнь и всемирное разделение труда. Но если общий вектор выхода России из длительной международной изоляции к настоящему времени определился, то многие конкретные проблемы, вызванные к жизни растущей степенью открытости ее экономики, все еще отнюдь не ясны и требуют своего дальнейшего осмысливания.
Во-первых, не ясно до конца, какие географические направления сотрудничества являются для России приоритетными, на какие рынки российских производителей и потребителей следует в наибольшей мере ориентировать и где нас, попросту говоря, ждут, а где не ждут. Складывается, однако, впечатление, что после кратковременной эйфории от доведенной до абсурда независимости в результате распада СССР, после настойчивых и в основном безуспешных попыток со стороны постсоветских государств переориентировать свою экономику на рынки третьих стран , наконец, после периода нарочитой отстраненности России от реальных и потенциальных возможностей экономической интеграции бывших советских республик наступает, кажется, некоторое прояснение и отрезвление.
Многообразнейшие вековые связи, сплачивавшие еще недавно единое государство в органичное целое, не могут быть, как оказалось, разорваны и заменены чем-то принципиально иным ни за годы, ни даже за десятилетия. На третьих рынках новых экспортеров (включая даже экспортеров нефти) никто с распростертыми объятиями не ждет. Партнеры из числа постсоветских государств рассматриваются там преимущественно односторонне - лишь как рынки сбыта. На радикальную структурную перестройку своего экономического потенциала ни у кого из постсоветских государств сил пока нет, а их уже имеющиеся производственные мощности могут быть загружены лишь при ориентации на их взаимные возможности и потребности. Иначе никому из этих государств, включая Россию, свой основной промышленный потенциал не сохранить, что, похоже, находит ныне растущее понимание среди общественности практически всех стран СНГ.
Во-вторых, события 90-х годов показали, что российские реформаторы основательно перестарались с открытостью экономики страны. Экономика России оказалась абсолютно неподготовленной к такому наплыву иностранных товаров и начала в буквальном смысле слова тонуть, будучи не в силах приспособиться (практически в одночасье) к иностранной конкуренции подобной остроты и подобных масштабов. К тому же, реформаторы установили (из престижных, видимо, соображений) не заниженный курс рубля, что по всем резонам полагалось бы сделать для защиты национальных производителей и поощрения отечественных экспортеров, а, наоборот, предпочли тратить впустую десятки миллиардов столь нужных стране долларов на поддержание искусственно завышенного (до августа 1998 г.) курса рубля, финансируя тем самым за счет госбюджета и резервов Центробанка наших же конкурентов.
Так была загублена конверсия оборонной промышленности, так был нанесен колоссальный урон легкой и пищевой промышленности страны, так чуть было не подорвали собственное автостроение, которое удалось защитить только лишь вовремя установленными государственными заградительными тарифами.
Но и таможенные тарифы, как показала жизнь - палка тоже о двух концах. Под чрезмерной защитой их российская автопромышленность, например, стала, по видимому, окончательно неконкурентоспособной. Теперь на обновление она может рассчитывать только при прямом иностранном участии. Собственно, в этом и состоит вся проблема на будущее: где найти ту динамичную золотую середину между протекционизмом и открытостью, которая позволила бы сохранить стране собственный промышленный потенциал и в то же время не лишала бы ее благотворного воздействия иностранной конкуренции. При этом следует иметь в виду, что если Россия всерьез намерена вступить во Всемирную Торговую Организацию, из реальных средств действенной протекционистской защиты у нее скоро останется по существу лишь одно - искусственно заниженный курс рубля.
В-третьих, для любой политической силы внешняя задолженность России будет оставаться одной из самых серьезных проблем. И дело не только в том, что стране пора отвыкать от допинга в виде хронических иностранных вливаний на покрытие ее текущих бюджетных нужд. И не только в том, что при существующем положении вещей необходимость постоянной пролонгации процентных и основных платежей по долгам всегда будет до предела осложнять жизнь любому российскому правительству.
Для России и ее внешних кредиторов наступает, видимо, время попробовать обсудить всю проблему нынешних встречных финансовых потоков в принципе. Отток средств из России за 90-е годы (с учетом всей накопившейся в предыдущие десятилетия задолженности нам со стороны других стран) минимум в два раза, а реально, похоже в 3 и более раз превысил суммарную советскую и новую собственно российскую задолженность внешнему миру. Думается, что и к нашей, и к наших внешних кредиторов выгоде было бы своеобразное нулевое решение - все списывается, никто никому ничего не должен. Все попытки России вернуть назад легально и нелегально сбежавшие из нее средства прекращаются, один доллар российской задолженности фактически выкупается за 2 или даже 3 доллара задолженности нам и наших денег, оперирующих за рубежом.
При всей кажущейся экзотичности подобной идеи, она, похоже, достаточно безумна, чтобы быть верной . Если бы Большая Семерка , Россия, МВФ и Мировой банк приняли ее в один прекрасный день к обсуждению, мировое финансовое сообщество отнеслось бы к этому не с иронией, а с пониманием.
В-четвертых, события 17 августа 1998 г. столь сильно подорвали доверие внешних инвесторов к России, что ожидать быстрого восстановления, а уж тем более расширения притока частных иностранных инвестиций в соответствии с потенциальными потребностями и возможностями страны было бы, конечно, нереально. И даже нынешняя прямо-таки фантастическая дешевизна российских (в частности, промышленных) активов не может перебороть сегодня эту боязнь риска. Потребуются, несомненно, огромная дополнительная работа и полное политическое успокоение страны прежде, чем солидные инвесторы снова начнут в своих планах принимать Россию всерьез как перспективное и привлекательное поле деятельности.
Однако скорое превращение России из изгоя (в лучшем случае - магнита для самых отчаянных спекулянтов) в нормальную, можно сказать, заурядную, как и весь остальной мир, сферу международной экспансии частных капиталов вряд ли возможно и еще по одной причине. Если основные политические силы страны сегодня, так или иначе, сходятся на том, что участие иностранного капитала в подъеме России желательно, этого отнюдь пока нельзя сказать о различного рода олигархических кругах. История затянувшегося на годы прохождения через Думу закона о разделе продукции убедительно свидетельствует, что принцип собака на сене является пока еще в этих кругах превалирующим. В подобной атмосфере, думаю, было бы нереалистично надеяться, что приток иностранного капитала даже при самых благоприятных условиях сможет сыграть у нас в обозримом будущем роль, сравнимую с той, которую он сегодня играет в Китае, Вьетнаме или государствах Центральной Европы.
И все же показательно, что в последнее время вновь стали появляться оптимистичные прогнозы (например, министерства природных ресурсов), предполагающие в случае реального ввода в действие закона о разделе продукции суммарный приток прямых иностранных инвестиций в Россию в ближайшие два годы порядка 10-12 млрд. долл., а через 3-4 года - до 40-50 млрд.